Татьяна Маринич — о потенциале белорусской нации, экономике и муже, который 20 лет назад баллотировался в президенты, а попал в тюрьму

В Беларуси закрылся офис бизнес-клуба и известного в стране стартап-хаба Imaguru. Но это не точка в истории развития стартап-экосистемы и инновационных проектов, уверена основательница и CEO Imaguru Татьяна Маринич. Она рассказала о том, чего белорусские бизнес-инноваторы добились за последние семь лет, что будет с новой перспективной сферой дальше, а также вспомнила историю Михаила Маринича, который 20 лет назад пытался баллотироваться в президенты, а потом попал в тюрьму.

Фото из личного архива героя

«Imaguru был островком, где развивались инновации»

— Imaguru выселился с Фабрициуса, 4 после того, как холдинг «Горизонт» расторг с вами договор аренды. Какие у вас сейчас чувства и мысли?

— Я понимаю, что закончился важный для меня период, несмотря на то что это не конец (Imaguru продолжит работать), но в том виде, в котором он существовал в Минске, он свою работу завершил. Анализируя то, что говорит сообщество сегодня, можно сказать, что он выполнил свою миссию. Эти годы — это был важный период становления белорусской стартап-экосистемы, и Imaguru сыграл в этом становлении ключевую роль. Imaguru начал свое дело в Беларуси на фоне того, что у нас плановая экономика советского типа. И эта попытка была успешной.

Многие недооценивают важность становления стартап-экосистемы для страны. Но это была попытка построить в Беларуси новую экономику, которая откроет перспективы на десятки лет вперед. Это была попытка построить сообщество людей, которые будут делать другие бизнесы, отличные от традиционного, который тоже нужен. Но здесь мы говорим о бизнесе, ориентированном на глобальную экономику. Любая страна мира борется за такой бизнес, за то, чтобы такие предприниматели были в стране, чтобы они помогали страновой экономике быть более конкурентоспособной.

У меня нет сожаления о том, что мы больше не будем работать в прежнем формате в Беларуси, потому что, мне кажется, что этому режиму это и не нужно. В этом смысле, несмотря на то что Imaguru является частью моей жизни и жизни многих других людей, я понимаю, что это даже к лучшему. Чем больше будет сломано таких бизнесов (создатели стартап-хаба считают, что договор аренды с ними прервали из-за их активной гражданской позиции. — Прим. ред.), тем быстрее мы придем к той стране, в которой по-настоящему будет развиваться инновационная экономика.

— Imaguru, как вы часто говорите, фактически взрастил, воспитал новое сообщество. Может быть, на этом его роль и заканчивается? Или это не точка, а запятая, и вы уже видите, каким будет новый этап?

— Такие хабы должны развиваться, нельзя сказать, что мы выполнили свою роль и больше нужды в Imaguru или подобных проектах нет. Было бы неправильно считать, что мы превратили Беларусь в по-настоящему стартап-страну, где развиваются инновации. Скорее, наоборот, мы были своего рода островком. Чтобы развивать стартап-нацию, таких островков должно быть много. Они должны создаваться и в Минске, и в регионах, а государство — играть роль помощника в этом процессе. У нас принято говорить: «Пусть государство как минимум не мешает». Но если оно хочет конкурировать на международной арене в экономическом плане, то следует сделать для развития инноваций гораздо больше.

Татьяна Маринич в будущем офисе Imaguru во время реконструкции помещения. Фото из личного архива героя

Государство может создать правовую систему, которая поддерживает становление стартапов, развитие инвестиционной среды, создать условия для развития венчурного финансирования. Ведь сообщество инвесторов не может развиваться в такой регуляторной среде, какая существует сегодня. Путь этот начинается от базовых принципов, признания права собственности, понимания, что предприниматель или инвестор не должен сидеть в тюрьме за то, что он стал банкротом или выступил с «не очень правильной» позицией по отношению к власти.

Пока в Беларуси не работают такие базовые вещи, невозможно говорить о создании настоящей экосистемы. Нам предстоит сделать еще очень много шагов, чтобы построить развитую экосистему инновационных бизнесов.

«У бизнеса, который не думает об инновациях, нет будущего»

— Но если влезть в шкуру условного чиновника, который решает вопросы создания условий для развития бизнеса, он может ответить, что не видит смысла заботиться об инвесторах в инновационный бизнес и стартапах, пока у нас есть сельское хозяйство, которое каждый год надо дотировать, промышленные предприятия, нуждающиеся в господдержке, тем более что там сразу виден результат труда в виде готовой продукции.

— Сегодня убеждать кого-то, что инновации, стартапы — это опора любой экономики, наверное, бессмысленно. Это базовые принципы развития современной экономики. Тут есть еще одна проблема — всем нам нужно учиться (это не зазорно). Многие традиционные вещи, которые сидят в головах чиновников (я не говорю сейчас о вещах, связанных с гражданским обществом, демократией, а абсолютно об экономической стороне), многие постулаты устарели. Экономика в разных странах мира развивается по-другому. Этот опыт нужно изучать. И возможно это только, если вы общаетесь с чиновниками других стран, изучаете, как там развивается экономика, читаете литературу на английском языке.

Беларусь в этом смысле очень закрытая страна. Мы закрылись от всего мира, а вокруг остались одни «враги». В итоге люди, которые представляют госаппарат, живут в вакууме, они не имеют возможности общаться со своими коллегами. Но я уверена, что среди них многие хотели бы этого, как и много тех, кто понимает, что закрытость ведет к разрыву в знаниях, управленческих практиках, понимании того, что происходит в мире.

Стартап-бизнес может принести больше дивидендов экономике, чем госсобственность, потому что эти компании растут очень быстро, привлекают инвестиции. Причем в силу того, что венчурная среда еще развивается, это иностранные инвестиции. Стартапы создают рабочие места, там люди получают достаточно высокую зарплату. В конце концов это влияет на развитие других секторов экономики. Если мы говорим о том же сельском хозяйстве, сегодня развивается с невероятной скоростью такая сфера, как агротех (внедрение инноваций в сельское хозяйство). У нас есть один пример известного белорусского стартапа OneSoil. А могли бы быть сотни таких примеров.

— Тем не менее Беларусь делает ставку на традиционные сектора промышленности. Мы много лет модернизируем деревообработку, цементные заводы, собираемся производить собственный картон. Какие перспективы у традиционных секторов и за какой экономикой будущее?

— Традиционный бизнес должен быть в том числе производственный. Но у бизнеса, который не думает об инновациях, нет будущего. А инновации — это не только какой-то новый технологический продукт. Это могут быть инновации в управлении, в бизнес-модели, коммуникации с клиентами. Например, для многих компаний сегодня инновация — это переход в цифровую среду. Для этого не нужно изобретать новую технологию, достаточно пользоваться уже существующими.

Внедрение инноваций особенно важно в традиционном бизнесе для того, чтобы он был конкурентоспособным. Сегодня традиционные предприятия далеки от того, чтобы внедрять базовые вещи, которые помогли бы им конкурировать с такими же компаниями из-за рубежа. Без этого многие госпредприятия являются системой по недопущению роста безработицы. В итоге люди вынуждены ходить на работу и заниматься ничем.

Фото со страницы Татьяны в фейсбуке

Может быть, тогда проще закрыть такие предприятия и организовать концепцию базового дохода, чтобы люди при этом не были обязаны ходить на работу просто так. На этот базовый доход дать людям возможность получать новое образование. Как я уже говорила, нам всем нужно учиться — и чиновникам, и людям, которые хотят улучшить свою жизнь, поменять работу, начать свое дело. При этом государство сэкономило бы на ненужных расходах, которые идут в нерентабельные предприятия. А если заводы, например, перейдут в частную собственность, так государство от этого только выиграет. И мы уйдем от абсолютно непривлекательной истории, когда люди в стране вынуждены выживать.

Когда у человека закрыты базовые потребности, он будет думать о развитии. А когда они не закрыты, о развитии речи не может идти. К сожалению, такая ситуация выгодна существующей власти, потому что, когда люди думают не о развитии, а о том, как закрыть эти базовые потребности, им не до ценностей, связанных со свободой мнений и выбора, просто потому, что ребенка нужно накормить и придумать, где взять деньги, чтобы заплатить за квартиру.

Мне кажется, в 21-м веке главная роль государства должна свестись к тому, чтобы таких явлений не было. Государство, которое может обеспечить достойную среду для жизни своих граждан, сегодня можно назвать идеальным. Все остальные функции — от развития цифрового общества до любых других услуг может на себя взять частный бизнес.

«У Беларуси есть уникальная историческая возможность сделать что-то прорывное для всего мира»

— Прошлый год показал многим из нас то, что вы видели в сообществе уже не один год: большое количество инициативных людей, готовых делиться опытом, временем, знаниями. Причем часто не ради выгоды. Люди оказались готовыми выйти из зоны комфорта ради чего-то большего. Можно ли сказать, что в белорусах есть тот потенциал, который позволит перешагнуть от старых парадигм к новым веяниям, например, массовому волонтерству, к которому тяготеет молодежь в мире, развитию социальных и общественно-полезных инициатив и бизнеса, к тому, чтобы взять часть ответственности за развитие общества на себя.

— Чем больше я думаю о том, что способно нас привести к реальным изменениям, тем больше убеждаюсь, что это неравнодушие. Беларусь как нация показала в прошлом году, что люди могут быть неравнодушными, могут проявлять солидарность. Это принципиально важно для любого сообщества.

Долгие годы в Беларуси работал социальный договор, когда многие соглашались не замечать того, что происходит вокруг, чтобы не создавать угроз для себя, своей семьи, бизнеса. Сейчас этот социальный договор перестал существовать, в первую очередь по инициативе власти. Белорусы — народ терпеливый, но в определенный момент терпение лопается. В нашем случае этот момент был связан с тем, что ни один нормальный человек не может принять, — это насилие. Если бы этого не было, не знаю, раскрылся ли бы этот потенциал белорусской нации.

Сегодня люди стали неравнодушными не только к насилию, а в принципе к проблемам другого человека, сообщества, бизнеса. Это благодатная почва, главная опора, на которой можно вырастить изменения.

— Кроме Imaguru, сейчас, вероятно, сворачиваются или приостанавливаются другие бизнес-инициативы. Мы видим, что IT-компании уезжают из страны, как и часть профессионалов, которые способны найти себя в других экономиках. Инновационный бизнес и успешные специалисты в своем деле окончательно покидают Беларусь?

— Уезжают всегда самые успешные, те люди, которые могут быть конкурентоспособными на зарубежном рынке. Но когда речь идет об инновационных бизнесах, я не вижу большой проблемы в том, где находится компания, человек. Более того, я считаю, что те компании, которые поменяли локацию и пробуют себя на других рынках, получают колоссальный опыт, который может их разочаровать, привести к неудачам или, наоборот, взлету. Но он обогатит белорусскую экосистему, потому что любой эмигрант на каком-то этапе жизни может вернуться к своей стране. Я не про то, что он обязательно вернется назад. Сегодня связи между странами и людьми гораздо более глубокие. Человек может жить в Америке, иметь бизнес в Беларуси, обеспечивать работой десятки или сотни людей здесь, инвестировать в белорусскую экономику. Это может быть ученый, который живет где-то в другой стране, но он будет приезжать, читать лекции и возвращать в Беларусь накопленный багаж знаний и опыта, он может участвовать в развитии новой экономики в качестве консультанта.

Есть неимоверное количество вариантов для того, чтобы получить отдачу от уникального опыта белорусов, которые сейчас живут по всему миру. Важно иметь желание воспользоваться этой возможностью.

Белорусы, которые сегодня живут за рубежом, могут построить уникальную страну, которая будет впереди по ряду параметров, в ряде секторов экономики, в том числе инновационной. Я иногда читаю, как уехавших называют предателями. Мне кажется, следует уйти от этих оценочных терминов и почувствовать себя единой нацией. Неважно, вы сегодня в Минске, Париже, Лондоне — мы все должны понимать, что мы — единая нация и все мы хотим счастливого будущего для этой страны, и каждый для этого делает на месте свое дело.

— Как вы видите реализацию потенциала белорусской нации, о котором говорите, и в чем Беларусь может быть впереди?

— Когда речь идет о новых технологиях — это софтвер, искусственный интеллект, все, что связано с инженерным образованием — эти индустрии могут развиваться в Беларуси колоссальными темпами. Мы можем стать одной из стран-лидеров в этих направлениях.

Интересный опыт также — это цифровое общество. Неожиданно для себя мы стали строить отдельные инициативы в этом направлении: начиная с элементов e-commerce, доставки продуктов, оплаты онлайн и заканчивая альтернативным голосованием. Пилот, который Беларусь может сделать, начав строить цифровое общество фактически с нуля, может оказаться интересным для многих стран мира. Потому что цифровое общество — это общество будущего. Сегодня в этом смысле показателен пример Эстонии. Но в принципе эта сфера еще далека от идеального функционирования. Все-таки государства — это достаточно бюрократические институты, и система государств в будущем может быть глобально пересмотрена.

Мы не боимся создавать новые продукты, внедрять инновации, например, в сельском хозяйстве. Но мы почему-то очень боимся инноваций в том, что касается изменения среды, связанной с государственным управлением. Между тем эта сфера нуждается в колоссальных изменениях.

В сферах, которые так или иначе заточены на традиционный опыт (это госуправление, образование, медицина), тоже есть потенциал для изменений, и есть спрос на такие изменения.

Сделать это нам может оказаться даже более легко, чем другим странам, в первую очередь благодаря наличию технологических талантов, а во-вторых, в новой Беларуси во многих сферах нам предстоит взять чистую бумагу и создавать все практически с нуля. Это уникальная историческая возможность нации — сделать что-то прорывное для всего мира. Наши подходы потом могут быть адаптированы многими странами. Мне кажется, важно этот исторический шанс нам как нации не упустить.

«Хочется, чтобы это была история со счастливым концом»

— Если можно о личном, про историю вашего мужа Михаила Маринича, который в 2001 году хотел баллотироваться в президенты, но не набрал необходимое количество голосов для регистрации кандидатом. Позже он был осужден за якобы кражу оргтехники у посольства США. После того как в тюрьме он перенес инсульт, ему не передавали необходимые лекарства. Эта история вынуждает проводить определенные параллели с событиями, связанными с прошлогодней избирательной кампанией и тем, что было после выборов. Было ли у вас в прошлом году ощущение дежавю?

— У меня до сих пор колоссальное ощущение дежавю. В этом смысле даже немного страшно и хочется, чтобы история, которая началась в прошлом году, имела счастливый для нас всех конец. Но подходы, которые использует государство в отношении оппонентов, абсолютно не изменились. Это печально. Единственное, что изменилось: сегодня это понимает гораздо большее количество людей.

На самом деле история с теми людьми, которые хотели попробовать себя в качестве кандидатов в президенты, во многом похожа на то, что произошло когда-то с моим мужем после того, как он заявил о себе в качестве претендента на пост кандидата в президенты. Тогда это был серьезный шаг — он ушел с поста посла, написал открытое письмо о том, что уходит с должности, чтобы принять участие в выборах президента. Это было время, когда только недавно произошли исчезновения оппонентов власти. Тогда я не могла в полной мере оценить и понять мужество Михаила. Сейчас я понимаю, что это был героический шаг, и восхищаюсь им.

Татьяна и Михаил Маринич с их сыном. Фото из личного архива героя

Пример Виктора Бабарико в прошлом году вызвал у меня аналогичные чувства. Люди, которые готовы пожертвовать своей жизнью ради того, чтобы миллионы людей жили лучше, действительно вызывают восхищение. Сколько бы ни обвиняли Виктора и его команду в том, что за ними стоят какие-то кукловоды, я понимала, что без всяких кукловодов сильный, достойный человек может позволить себе сделать такой шаг сам. К сожалению, все, что происходило дальше — арест, содержание под стражей, восемь месяцев досудебных разбирательств — это то же самое, что происходило с моим мужем.

Но даже если власти используют старые методы устранения оппонентов, сегодня пришло новое поколение людей и в политику, и в гражданское общество. И мне хочется, чтобы в этот раз это была история со счастливым концом.

— Михаил Афанасьевич вышел из тюрьмы в 2006 году после двух лет заключения. Видимо, восстановление и возврат к нормальной жизни не были легкими и быстрыми. Сегодня правозащитники насчитывают в Беларуси сотни политзаключенных, которые после освобождения тоже столкнутся с похожими сложностями ресоциализации, физического и психологического возврата в нормальность. Что вы считаете важным не упустить их близким в этом периоде?

— Это действительно болезненная и сложная тема. Если я скажу, что все проходило легко, это будет неправдой. Хотелось бы, чтобы это было незаметно: человек вышел из тюрьмы и сразу продолжает жить нормальной жизнью. Так, к сожалению, не бывает. Тюрьма — это тяжелое испытание как морально, так и физически. В нашем случае на это наложился еще тяжелый физический аспект.

7 марта 2005 года Михаил Маринич перенес инсульт в Оршанской колонии усиленного режима. Ему отказывались передавать лекарства. Только благодаря требованиям белорусской и международной общественности Маринича перевели в республиканскую тюремную больницу в Минске. В октябре 2010 года Комитет ООН по правам человека признал, что в отношении Михаила Маринича применялись пытки, а уголовное дело в отношении него было политической расправой.

Это серьезным образом отразилось на здоровье, а мой муж обладал до этого крепким здоровьем, и после тюрьмы он много занимался, чтобы восстановиться физически.

Тема его пребывания в тюрьме была сложной, ему даже в семье было сложно об этом говорить. Теперь я думаю, что нужно было узнать больше деталей, но ему было так тяжело отвечать на мои вопросы. Это было настолько тяжелое и болезненное переживание, что ему хотелось это забыть.

Тема психологического восстановления тоже сложная, потому что человек годы живет в клетке, не имея возможности видеть солнце. Это колоссальный психологический прессинг. Я уже не говорю про условия в наших тюрьмах. Я бы сказала, что они несовместимы с нормальной человеческой жизнью.

Семья Маринич. Фото из личного архива героя

Людям больно говорить о своем тюремном опыте, потому что они сталкиваются с необходимостью внутренне снова проходить через унижения. Для любого достойного человека самое страшное — даже не сам факт физического пребывания в тюрьме, а моральное унижение (мы знаем истории тех, кто находится в тюрьме сейчас) — это пытки, которые должны быть приравнены к физическому насилию.

Мне кажется, что сложное время восстановления после тюрьмы мы прошли достойно благодаря нашей любви. Мы, кстати, писали друг другу каждый день, когда муж был там. Да, не все письма доходили, но было важно поддержать мужа, чтобы он понимал, что мы останемся в контакте.

Кроме физического и морального аспектов, есть еще один, не менее важный для жизни, — финансовый. Все, что связано с моим мужем (думаю, это касается и многих, кто находится в заключении сегодня), у человека, кроме приговора о заключении строгого режима, отняли все имущество, то есть человека лишили всего, что у него было. А реализовать себя экономически после тюрьмы трудно. Мы, например, начинали с абсолютного нуля. Здесь большая роль лежит на членах семьи, которые должны поддержать своего любимого, родного человека и дать ему возможность реализовать себя. В нашем случае я делала все, что могла (в первую очередь это была простая человеческая любовь). Но я не могу переоценивать свою роль, мой муж вышел из той ситуации во многом благодаря своему характеру.

Мне кажется, когда выйдут люди, которые сейчас в тюрьме, то теплота и любовь семьи, которая ждет их, их объятия, тепло, должны вылечить их души, дать им возможность вернуться в достойную жизнь. А пока хочется пожелать родственникам политзаключенных сил и веры, что все закончится хорошо.